«НОВАЯ» ЖИВАЯ (novayagazeta) wrote,
«НОВАЯ» ЖИВАЯ
novayagazeta

Category:

Не знаю, сколько у Путина кабинетов. А вот лиц — много

Как реагирует президент на правозащитников. Или не реагирует.

Впервые я видел его так близко — хоть и на экране. Ведь на очных встречах президента с СПЧ я сидел далеко, как бы на другом берегу истории. На этот раз ощущение непосредственного контакта — пусть даже своей очереди задать вопрос я так и не дождался — усилило желание понять, что и как думает этот человек, от которого зависит настоящее и будущее страны, а сегодня отчасти даже и ее прошлое.

Прежде всего важно знать, какая информация доходит до него, а какая блокируется — им самим или его окружением. У меня есть возможность сравнить предварительное обсуждение тем и списка выступающих на заседании с Сергеем Кириенко — оно прошло за два дня до встречи с президентом — с тем списком, который лежал на столе перед Путиным.

На этом уровне манипуляций не было: те, кто был на встрече с Кириенко и изложил свои тезисы, получили слово (хотя большинство не приехавших на первую встречу его и не получили). Непонятны были критерии, по которым пункты списка менялись очередностью, но слово каждому давал сам Путин, и ни Валерий Фадеев после своего короткого доклада, ни сидевшие с ним рядом в каком-то зале Татьяна Москалькова и Сергей Кириенко в этот процесс не вмешивались.

Участники (на экране) заседания Совета по развитию гражданского общества и правам человека в режиме видеоконференции. Фото: РИА Новости

Первыми в списке после Фадеева оказались Евгений Мысловский и Ева Меркачева. Оба — с очень серьезными и острыми темами: первый говорил о чудовищном уровне следствия и отсутствии судебного контроля за ним, вторая — об амнистии и шантаже заключенных в СИЗО запретами на звонки и переписку. Вскоре слово получила и Наталья Евдокимова — с резкой критикой репрессивных законопроектов, внесенных в Государственную думу. Лишь после трех часов разговора Путин стал сокращать список, но все же «не мог не предоставить слово» (цитата) Николаю Сванидзе, который ожидаемо, хотя и в пулеметном темпе, рассказал ему о «деле "Нового величия"», «деле Шестуна», для которого обвинение запросило 20 лет лишения свободы, о систематических пытках, а также задал вопрос, почему в России до сих пор не возбуждено дело об отравлении Алексея Навального.

Этот перечень показывает, что Кириенко, проводивший с нами как бы репетицию, хорошо понимая желания своего шефа, сознательно позволил членам СПЧ сказать ему, в общем, все, что мы хотели сказать, и при этом был уверен, что границы, заданные правилами игры, нарушены не будут. Другое дело, как на это реагировал сам Путин — несколько упрощая, в двух режимах: либо немедленного отторжения, либо «надо подумать (посмотреть)».

Режим «надо подумать» означает, что у предложения есть шанс вызвать «поручение», хотя затем оно спускается в чиновничий аппарат, где идея либо преображается до неузнаваемости, либо глохнет.

Категорическое отторжение вызывает «заграница» и особенно поступающие оттуда деньги — это для президента радикальное зло, и почти все критические темы сводились им именно к этому. Комментируя выступление Евдокимовой, он посетовал (я цитирую по смыслу, а не дословно), что наши-то люди хорошие и искренние, а вот «у того, кто дает им деньги, могут быть совсем иные планы».

Отвечая гринписовцу Сергею Цыпленкову, который рассказал о состоянии экологии и в частности об отравлении Байкала, Путин заметил, что охранять природу, разумеется, надо, но тот, кто дает на это деньги из-за границы, «может преследовать и цель ослабить нашу экономическую мощь».

Любую угрозу режиму в целом и своей личной власти Путин воспринимает как исходящую из-за рубежа: ведь не может же кто-то серьезно и сам по себе сопротивляться им внутри такой единой России?

Анамнез подобного угла зрения не относится к теме данной заметки, но выводы отсюда иногда получаются странные. Так, Кирилл Вышинский, рассказав, как зарубежные интернет-платформы блокируют патриотический контент в русскоязычном сегменте, предложил обязать их создать в нашей юрисдикции и юридические лица. Идея наивная, так как пока не видно правовых инструментов, которые позволили бы эффективно это сделать, не разрушив сам этот сегмент, но еще более странным был ответ президента: надо лишить «их» технологического преимущества.

Никакой связи между этой надеждой (еще при его правлении «догнать и перегнать Америку») и охотой за учеными-шпионами, идеей лицензировать просветительство и травлей «иностранных агентов» президент, очевидно, не усматривает.

Правозащитная идея как таковая, как и предложение установить памятник Андрею Сахарову, отторжения у него не вызывают, но президент, судя по его реакциям, не очень хорошо знаком с правозащитной повесткой: он не сразу вспомнил, кто такая Ирина Славина, а в ответ на вопрос о деле Ивана Сафронова сказал, что тот уже «осужден». Он, по-видимому, спутал дела «Нового величия» и «Сети» (организации, запрещенной в РФ) и ошибся, сказав, что ему «кажется», что закон предусматривает признание вины как необходимое основание для помилования (им самим, между прочим).

Я думаю, что эта проблематика просто не до такой степени занимает воображение Путина, как борьба с вмешательством в российскую внутреннюю политику извне. Мы ведь видим его сейчас в режиме «надо подумать» с правозащитниками из СПЧ, но у него есть и другие режимы для общения в других кругах, о которых мы можем только догадываться. Он «многолик», а это сложнее, чем банальное лицемерие: разные и даже противоположные друг другу «лики» могут при этом быть и по-своему искренними.

Он информирован ровно настолько, насколько он о чем-то хочет или не хочет знать.

Жестокость для Владимира Путина, во всяком случае, не является самоцелью и не доставляет ему удовольствия. Он просто предпочитает верить своим товарищам — силовикам — больше, чем не всегда ему понятным правозащитникам, и первые в результате получают карт-бланш. В судах, которые не отступят от линии силовиков, президент просто уверен, хотя едва ли они вызывают его уважение.

Путин, на мой взгляд, устраняется от вмешательства в репрессивную политику, обратной стороной которой оказывается правозащита, потому что это ему неинтересно, жестоко, грязновато, хотя от этого и некуда деться в свете «иностранного вмешательства». Возможно, на первых порах, в начале своего правления, он руководил силовой политикой сам, но сейчас может позволить себе как бы умыть руки. Не хочет ли он вмешиваться в деятельность силовых структур, потому что уже и не может (как вариант — потому что это потребовало бы от него слишком радикальных и потому рискованных реформ и кадровых перемен) — на такой вопрос однозначно ответить, мне кажется, нельзя.

Тут нужен какой-то глагол, которого в языке нет: «не может/не хочет» или «не хочет/ не может». А нам остается просто принять это как данность и по возможности продолжать делать свое дело.

Леонид Никитинский
обозреватель, член СПЧ

Subscribe

promo novayagazeta december 19, 10:01 2
Buy for 1 000 tokens
Свежий номер Той самой «Новой газеты» уже можно скачать и распечатать по ссылке https://bit.ly/tsng_035 Немного о содержании: «Дзен» теперь принадлежит VK. А чтобы внедрить пропаганду в «Гугл», пришлось обманывать его алгоритмы. Как пропаганда и…
  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 19 comments