Пора рассказывать святочные истории. Вот святочная история: под Рождество в декабре 1917-го в Московской губернии жгли усадьбу.
Грохот, топот, что-то тащат, где-то уже горит… Девочка Дуня лет десяти услышала на барском дворе музычку из сугроба. Там лежал зеленый ящик, расписанный ангелами. Со здоровыми тисками на крышке. Он завелся сам, от сотрясения — и играл на манер шарманки.
В 1970-х у Дуни купят ящик дачники из Москвы. Они же объяснят: не тиски, а подставка для елки. Музыкальная шкатулка встроена. Играет немецкую песню «Тихая ночь, святая ночь…». Под этот рождественский звук в треске пожара Дуня ящик тогда, в 1917-м, и разглядела.
Еще дачники купили тряпичных кукол: Дуня всю жизнь шила кукол для души. Угрюмые, как корнеплоды, туго увернутые в платки и ватники из тряпья, они без слов отвечали на вопрос: что дали лично Дуне эти полвека? Поджигали-то вроде ради нее? Именем ее светлого пути.
А подставке с ангелами дивились вместе: ни Дуня, ни дачники 1970-х сроду не знали, что придумана для елки такая штука, а ставили ее на крестовину-самосруб. Ну или в ведро.
…Но хватит! Хватит и хватит. Тысячи таких историй за век рассказаны. Что дальше?
Пора бы освободиться и выпутаться. Ведь это очень много, сто лет! Как от Минина и Пожарского — до Петра Великого (к 1712-му работает Адмиралтейская верфь, разбит Летний сад, прорыт Вышневолоцкий канал, в г. Невьянске Никита Демидов открыл «цыфирную школу»).
…И как от Петра — до Бородина и Лицея. И как от Лицея — до 1912-го: построен и запущен Транссиб, проф. Б.Л. Розинг, учитель Зворыкина, провел в Петербурге лабораторную телепередачу (в 1933-м он умрет в Архангельске, в ссылке), 23-летний Сикорский строит на Русско-Балтийском вагонном заводе первый в мире многомоторный самолет, вологодский купец Христофор Леденцов завещал на поддержку точных наук грантами большую сумму, чем Альфред Нобель — на свои премии (в 1918-м Леденцовское общество закрыто, капитал конфискован).
Это необратимо много — сто лет. Хватит, видимо, жить в тоске бесплодных сожалений. И пора бы признать: то горе от ума, попытка суицида империи в 1917-м не удалась. Живем дальше. Лечим последствия. Твердо понимаем, что в стране есть те, кто есть. Вернулись те, кто вернулись. (И их очень немного — и странно ждать другого после трех поколений эмиграции.) Родились те, кто родились. (И это чудо: после всех воплей в СМИ и разговоров об «обратной генетической селекции» XX века и ее необратимых последствиях — посмотрите в любом вагоне метро, сколько красивых юных лиц и сколько учебников в руках… какое вырождение, нет его!) И других соотечественников у нас для нас нет: «красным» и «белым» надо как-то договариваться.
В цепочке «ПРЕДКИ — МЫ — ПОТОМКИ» пора, видимо, перенести ударение на потомков. Любой стартап, любая частная пекарня, любая новая книжная ярмарка и летняя математическая школа, любая успешная попытка привести в порядок уездный городок и «создать турпоток», любое расширение нашего знания о мире — будь то театральная видеотека Гоголь-центра, мастер-классы декораторов или учрежденный на днях Высшей школой экономики, ИСАА МГУ и МГИМО семинар для молодых журналистов, пишущих об Азии, — значит больше и весит больше на весах истории страны, чем еще один, пусть самый искренний и горестный, вопль на остывшем пепле.
Мне кажется — это так. Но бодро и безмятежно не получится. Трудно идти вперед по пеплу.
Тем более — по такому глубокому и многослойному, как история России в XX веке.
Тем и отличаются «наши» сто лет от петровских, лицейских и столыпинских, что полного «проговаривания травмы», всенародной травмы 1917—1953 и оплакивания ее не произошло. Неотпущенное прошлое будет ломиться в окна. Нераспутанные клубки вопросов о нем — мешать настоящему. Ведь нас ждет не один «юбилей», а целая цепь: 100-летие Декрета о земле, 100-летие ВЧК, 100-летие расстрела в Ипатьевском доме… И так — до ноября 2020-го, до 100-летия ухода Врангеля (и 110 тысяч душ с ним) из Крыма.
Нет, дальше: до 100-летия крымских расстрелов, 100-летия Соловецких лагерей, 100-летия голода 1921-го и начала «воинствующего безбожия»… а там до 100-летия Шахтинского дела…
Мы вступаем, кажется мне, в очень насыщенное десятилетие, когда придется строить настоящее, учить азбуке будущее и наконец-то разбираться с прошлым — в одно время, на ходу.
Дай нам Бог пройти это время с мыслью «больше никогда». И выйти — зрелыми и едиными.
Елена Дьяковаобозреватель
Journal information