Лена и Кете

«Повсюду входили в обиход мифы и легенды о двойниках Гитлера, о том, что сам он жив и благоденствует. Без документов <…> невозможно было бы доказать обратное, — рассказывала Елена Моисеевна. — И вот из архива <…> — очередной отказ. Говорю очень возбужденно по телефону какому-то ответственному полковнику: такая, мол, дата близится, а вы до сих пор всё скрываете! Люди жизни отдали для этой победы, вынудили Гитлера покончить с собой. И наши солдаты обнаружили его труп! «Вы хотите сказать, что Гитлер был найден?» Вот тут меня зло взяло: «Вы там сидите на документах и не знаете, что в них! <…> Я прошу только о первых днях падения Берлина: там все документы за моей подписью, как переводчика. А есть и вообще написанные моей рукой!» <…> Не сразу, но доступ к документам получила. <…> Вот то, что я опубликовала в 65-м, <…> на основе документов и личного участия было абсолютной сенсацией. Я как будто избавилась от горба. Этот горб, груз, ответственность — как же они меня давили <…>». (Подробности интервью в двух публикациях «Челюсти» в «Новой» от 5 и 12 марта 2001 года.)

Но был еще один тяжкий «груз», который угнетал Елену Ржевскую, и об этом не знал никто, кроме близких. Он отягощал ее душу не с войны, а с осени 1964 года, когда она, после долгих и тщетных попыток, наконец, получила доступ к архивам…

Об этом сегодня рассказывает внучка Елены Ржевской, известная переводчица Любовь Сумм:

— Бабушка умерла прошлой весной, несколько лет она была лежачей, практически терявшей память. Мама моя очень переживала: «Это немилосердно так жить, что ей не дает уйти?» По-моему, бабушка не могла умереть, пока не расскажет о Кете Хойзерман.

— Но она же о ней рассказывала в своих книгах: Кете Хойзерман — главный свидетель опознания Гитлера, ассистентка его личного стоматолога.

— О роли Кете в раскрытии гибели Гитлера — да, рассказывала. Но о самой Кете, о ее судьбе она не могла написать долгие годы. Как все начиналось? 4 мая обнаружен труп, предположительно Гитлера. Глава медицинской комиссии Фауст Шкаравский проводит паталогоанатомическую экспертизу. Труп обгоревший, ДНК в то время не знали, основной способ опознания — зубы. Мог бы опознать личный стоматолог, профессор Блашке, но он уже скрылся из Берлина. 9 мая в его клинику едет группа разведчиков вместе с Леной — ей тогда было всего 26 лет, не могу в том времени называть ее бабушкой. И здесь их встречает врач Федор Брук, он тоже стоматолог, по национальности еврей, а по убеждениям — социалист, на нем красная ленточка, и он радостно машет рукой советским солдатам.

— Звучит неправдоподобно: в клинике личного стоматолога Гитлера работал еврей? С красной ленточкой социалиста?

— Конечно нет. Еще в 1934-м, когда только начались ограничения для евреев, он сразу ушел в подполье. И помощнице своей Кете Хойзерман, которая с 1927 года 17-летней девочкой начала с ним практику, сказал, чтобы она искала другую работу. Она устроилась помощницей к стоматологу Блашке, который через нее давал поручения зубному технику, рисовал ей схему зубов Гитлера, объясняя, что нужно сделать. Эти зубы она знала наизусть. И при такой работе она прятала первого своего шефа — еврея Брука, приносила ему еду, а когда уже стало совсем опасно, отправила к своей сестре в Дюссельдорф. В конце апреля 45-го он вернулся, пробрался в Берлин, встретил Кете у подъезда и сказал, что скоро придут русские и все будет хорошо. Попросил, чтобы она его пока снова спрятала. Наши войска тем временем бомбят Берлин, много людей гибнет просто на улицах. Кете каждый день под обстрелом бежит в бункер Гитлера — паек выдается на день, она им кормит Брука, носит ему сигареты. Представляете? В бункере по малейшему подозрению в предательстве расстреливают каждый день, сухой бассейн переполнен трупами. С 30 апреля среди персонала уже циркулируют слухи о том, что Гитлер застрелился, а Магда Геббельс обрушивается на Кете с разговором о том, что сейчас будет убивать своих детей. С 1 мая Кете больше не может возвращаться в бункер. Она говорит Бруку, что стала очевидцем таких событий, из-за которых ей бы надо как-то тихо пересидеть. И спрашивает: «Вы же возьмете меня снова к себе работать, когда все успокоится?»

Они вместе рассуждали о том, что люди после войны придут лечиться в известное место. И она показала ему клинику сбежавшего гитлеровского врача. 9 мая Федор Брук здесь и находился, когда пришла группа, в которой была Лена. Как только он понял, что нужен человек, знающий зубы Гитлера, тут же ответил: «Так это же Кете!» И дал ее адрес. Ее привезли; когда она вошла, упрекнула его: «Я же просила!» Она очень боялась наших солдат, увидела женщину, а это и была Лена, — прошла через комнату и села рядом с ней. Лена заговорила с ней по-немецки. И я могу предположить, что с большим сочувствием к ее состоянию. Возможно, это и звучит странно, — все-таки перед ней немка, враг, еще даже победа официально не объявлена, но Лене это было присуще — милосердие и к своим, особенно к мирным жителям, и к пленным, когда они уже выхвачены из лавины войны и растеряны. Лена говорила, что этому ее научил Ржев. Что если бы не Ржев, то из нее, наверное, и писатель бы не получился; там было столько смертей, горя, страданий. Она потому и псевдоним взяла себе «Ржевская».

— Там меньше чем за два года погибло больше миллиона. Одно из самых страшных мест войны.

— Да, историк Юрий Дмитриев, говоря о захоронениях жертв сталинских репрессий, упоминает, что во всех этих местах изменен ландшафт. И после войны также: от дальнего Подмосковья и до мест, где начинается Ржевская земля, действительно изменился даже состав птиц. Они улетали, а их места занимали более хищные.

И вот Берлин, Кете Хойзерман с Леной везут из клиники в бункер, за снимками зубов Гитлера. Она уже в машине рассказывает про Магду Геббельс, решившую убить своих детей, о настроениях всех, кто находился в бункере. Это все потом Лена описала в книге. Но ей нельзя было писать, что это все пережила и рассказала Кете. Книга построена на документах, но есть детали. Например, такие: когда дети Геббельса назвали Еву Браун «фрау Браун», та поправила — «фрау Гитлер», потому что в последний момент стала женой фюрера. Этого нет ни в каких документах, это могла рассказать только Кете в те дни, когда шло опознание.

Специалисты сверяли схему зубов Гитлера — ту, которую Кете нарисовала по памяти, с той, которую нарисовал глава комиссии Шкаравский. Наши продержали Кете два дня, ей все были очень благодарны, она стала ключевым свидетелем. 11 мая ее отвезли домой, надарив множество консервов. А 17 мая Сталин прислал в Берлин генерала, и все началось заново: ее повезли на повторный допрос, говорили, что это всего на недельку, она взяла с собой летние вещи и поехала. С Леной они в штабе фронта обсуждают женские заботы, расстаются на фразе Кете: «Свожу вас к своему парикмахеру, как только вернусь домой». И больше они не виделись, Лена о ней ничего не знала 20 лет.

Из дополнения к книге «Берлин, май 1945: Записки военного переводчика», написанного Еленой Ржевской в 2005 году. На русском языке текст существует только в виде файла в домашнем архиве.

«Трудоспособность моя в дни работы в архиве для книги «Берлин, май 1945» намного превосходила обычную <…>, утром Владимир Иванович положил на мой стол новую стопку папок. Сверху какая-то жиденькая, <…> в ней оказались препроводиловки: служба штаба фронта высылала в Москву, в Управление, настольную лампу, арифмометр, прибор для скрепления бумаг, при нем инструкция на немецком, с моим переводом. Я было собралась закрыть ненужную папку, отложить. Машинально перевернула еще следующий лист. И меня как током прошило. Отправлялись в Управление два кителя Гитлера, его фуражка. И тут же рядом еще два как бы и неодушевленных предмета — К. Хойзерман, Ф. Эхтман. Я сидела подавленно, безучастно. Мне-то чего, больше всех надо? Копошусь доказать, осветить, убедить. А копнешь — нечеловеческое и цепкое тут как тут.

…Уж на что я дорожила рабочим временем в архиве — ведь, может, время тут заранее мне лимитировано, скажут вдруг: поработала, и будет — но я продолжала сидеть без дела, азарт мой сникал под вползавшей тоскливостью. Не от большой храбрости, от нестерпимости, что нахожусь со своей фамилией в этой тоже совсекретной папке, я переступила недопустимое — заштриховала свою фамилию. <…> Оказавшую важнейшую, как никто другой, услугу истории, Хойзерман держали на Лубянке, потом в Лефортово как опасную преступницу. <…> Глухо, неприметно раздавлена человеческая жизнь, тот, кто был женихом или мужем, вернулся из Норвегии и, не получая о ней известий, жива ли, выждав пять лет, женился и растил маленьких детей. Кете вернулась сорокапятилетней…

Знаю, если бы мы не нашли Кете, затея Сталину, скорее всего, удалась бы, и Гитлер, как и задумал, ушел бы в миф. Без Хойзерман едва ли можно было бы его опровергнуть. <…> Болевое чувство никогда не оставит меня…»

— То, что Лена заштриховала свою фамилию в той папке, на своем переводе инструкции бумагонарезательной машинки, это крик «НЕ МОГУ!!!». С этим знанием жить просто нельзя, ты тут бьешься, пишешь сенсацию для всего мира, ставишь точку. Говоришь: «Великая победа!» К счастью, в 64-м ей уже привезли два журнала из Германии, где рассказывалось о том, что Кете недавно давала показания — к 20-летию со дня смерти Гитлера в Германии провели суд, чтоб окончательно признать его мертвым. То есть у Лены уже было точное знание, что Кете на свободе, у себя дома, в Германии.

— Почему дополнение к книге не было опубликовано? И почему оно было написано только в 2005-м? Встречалась ли Елена с Кете уже после того, как книга вышла?

— Книга издавалась в СССР, а потом уже и в России 12 раз. И если в первой книге она говорила только о роли Кете, то позже уже, в последних изданиях, было больше подробностей. Она решила сделать дополнение с максимально полным рассказом о Кете в 2005-м, потому что к ней обратились из агентства Elkost для переиздания ее книги в переводах. И с этим дополнением уже вышли книги, переведенные на французский, итальянский, японский, голландский. Скоро выйдет на английском. Я хлопочу сейчас о том, чтобы на русском языке тоже была переиздана книга с этим дополнением, как раз близится дата столетия бабушки, и, может быть, мне удастся сделать это к юбилею.

Она писала это дополнение, две страницы целых полтора года! Уже были сорваны все сроки… Понимаете, теоретически, она, конечно, могла бы написать о Кете раньше, она могла бы и встретиться с ней. Уже после того, как вышло первое издание книги, в 67–68-х годах она ездила в ГДР. Найти Кете тогда было несложно, с ней уже встречался историк Лев Безыменский. Намного позже, в 1988 году, бабушка была уже и в ФРГ, Кете была еще жива…

Я думаю, она не решилась: точное знание убивает. Ты приходишь и смотришь ей в глаза, ты тот самый переводчик, который ей говорил: «Вы нам еще раз все расскажете, и потом мы отвезем вас домой». Она переводила то, что ей сказали, и она не должна нести за это ответственности, но Кете это слышала от нее… Как посмотреть в глаза ей, просидевшей 10 лет в наших тюрьмах и лагерях? Бабушка не сделала того, что видимо, считала себя обязанной сделать. Она не дала Кете высказаться, не стала ее голосом… Лев Безыменский передал ей записки Кете в 1996 году. Она, прочитав их, в какой-то из ближайших дней вышла, пошла по нечищеному от снега тротуару, упала. Человек, прошедший войну, никогда в жизни ничего себе не ломавший. Получила перелом ключицы…

— Что было в записях Кете?

— Она рассказывала, как ее, вместе с другими свидетелями опознания тела Гитлера, вывезли в СССР, посадили в одиночную камеру: «7 шагов в длину, с замазанных черным стен текла вода». Ей ничего не объясняют, и не допрашивают, так она проводит 6 лет! Она бунтовала, не могла быть одна, ей подсаживали ненадолго кого-то: сначала дальнюю родственницу Гитлера, потом вдову немецкого генерала. Суд состоялся только в 51-м. Приговор — 10 лет трудового лагеря усиленного режима в Сибири, с зачетом 6 лет одиночного заключения. За то, что она, «принимая участие в лечении зубов Гитлера, усиливала буржуазное государство»!

В декабре 51-го ее везут в скотном вагоне. Лютый мороз, доезжает до Тайшета больной. С нормой лагерной не справляется, посылок ей никто не шлет, сидит на минимальном пайке. Она писала, что выжила там потому только, что ее подкармливали заключенные.

Кете выпустили в 55-м, когда произошло примирение с Западной Германией. Военнопленных же отпускали еще и при Сталине, даже тех, чья вина была очевидна. После смерти Сталина немецкой стороне удалось внести в списки ее и несколько таких же пострадавших, добиться их освобождения. Тех, кто был в этом списке, собрали, привезли в Москву на какую-то дачу, где была хорошая немецкая библиотека (возможно, там держали раньше фельдмаршала Паулюса, так слышала Кете). Подкормили, привели в порядок, провели им экскурсию по московскому метро. Посадили в международный вагон с абажурами и кружевами, выдали небольшую сумму денег. Она пишет, что все пошли в вагон-ресторан, заказали шампанское и еду, а все что осталось, отдали на чаевые. Так она вернулась домой в Германию через 10 лет. А бабушка, узнав все подробности, на год выпала из жизни. К 80-летию готовился двухтомник, она смогла его сложить кое-как только к 2001 году.

В последние годы, когда она все чаще уже оказывалась в полусознании, она говорила о Кете, о том, что с ней сделали. Иногда, говорила даже по-немецки, от ее имени, превращаясь в нее. Я спрашивала: «Ты где?» Она отвечала: «Я вот находилась в бункере и видела, как Магда Геббельс собиралась убить своих детей, она со мной об этом разговаривала…» И вот, когда уже совсем вроде бы ей пора, но что-то ее не отпускает, я подумала: книга на иностранных языках выходит с этими двумя страницами о Кете, но бабушка хотела большего: чтобы голос самой Кете был услышан. Чтобы эти записи Кете, хотя бы отрывки — были услышаны.

В 1996 году, когда бабушка только получила ее записи, она говорила о них немецкой журналистке Антье Леетц. В этом интервью больше 10 часов подробного аудиорассказа о себе, о Ржеве, о фронте, но там треть объема — об опознании Гитлера, о Кете и ее судьбе. И было еще, скорее всего, последнее интервью бабушки, ее снимала племянница Мария Валентинова, и снова там было о том, что она должна рассказать о Кете, непременно, пока еще может…

И я оформила от ее имени заявку в литагентство, что к переводу книги предлагается еще и приложение — из записей Кете, из материалов в ее архиве. Но пока этим еще никто не воспользовался.

— То есть при жизни Елены Моисеевны записи Кете так и не прозвучали?

— Спасла французский режиссер Нина Беляева. Летом 2016 года она снимала фильм об опознании Гитлера и решила, что это будет именно фильм о Лене и Кете. Она отыскала племянницу Кете Хойзерман, посадила ее и меня перед удивительно похожими книжными шкафами, меня здесь, в бабушкиной квартире, ее — в Германии, и мы рассказали все, что знали, подробно, а под конец — читали, подхватывая, эти воспоминания: тюрьма, путь в Сибирь, возвращение. Словно встреча Елены и Кете, наконец, состоялась — в нас. И вот, 25 апреля 2017 года звонит мне сиделка бабушки и говорит: «По-моему, она уходит». Я сразу приехала, но ее уже не было. Возвращаюсь домой, смотрю электронную почту и вижу письмо из Франции: «Фильм прошел по французскому ТВ, вот ссылка, скачивайте».