Иванова. Эти дети давно уже стали взрослыми.
На перемене я отправился искать свой класс. По расписанию у них была литература. Но литераторша предусмотрительно не пускала детей в чисто убранный и обильно оформленный стендами класс, сохраняя его для урока. И они носились по рекреации. Так назывался голый загон в конце коридора. Коричневый линолеум и светлые стены были исчерканы и избиты каблуками. Понизу шли серые гармошки батарей. Побросаны вдоль стен разноцветные портфельчики с наклеенными на них Микки-Маусами, дети с воплями носились друг за дружкой. Звук был такой сильный, что он, казалось, уже отделился от исторгавших его ртов и стал независимой субстанцией. Я вошел в субстанцию. «А-а-а! Алексей Михалыч пришел!» ― преувеличенно восторженно закричали ребята, бросаясь ко мне. Они сбивались вокруг меня в кучу, толкали друг друга, подлезая поближе, и старались с собачьей преданностью заглянуть мне в глаза. «Здрасьте, Алексей Михайлович! Здрасьте, здрасьте!» «Здравствуйте, ребята!» ― отвечал я, опуская руку на бурлящие вокруг меня плечи и головы. «Рад вас видеть! А где Иванова?»
Толпа, окружавшая меня, тут же превратилась в уносящийся вдаль поток. Поток летел посередине коридора и ревел: «Иванова! Иванова!» Огромными скачками, раскачиваясь всем телом, несся Сенцов, за ним, похохатывая, летела лихая Лунгина, мечтавшая стать зубным врачом, «потому что я люблю вырывать зубы» (из ее сочинения).
Им было все равно, за кем или чем бежать. Неестественным криком, нервным жестом прорывалась в них та энергия, что не находила выхода на уроке, где главное ― тишина и порядок.
Их исполнительность, их любовь ко мне ― все это на самом деле не было ни исполнительностью, ни любовью, а только всплеском сдавленных чувств, жалким восторгом оттого, что вот пришел взрослый, который не кричит на них и не наказывает их. «Иванова, Алексей Михалыч!» ― катился ко мне их победный крик. «Вот она! Вот она!» Желая сделать мне приятное, они тащили ее, скрутив ей руки за спину, а она упиралась в пол ногами в коричневых теплых чулках. «Алексей Михайлович, а что они!» ― кричала она, отчаянно выдираясь из цепко облепивших ее рук. Староста четвертого «Г» класса, где я был классным руководителем, стояла передо мной.
