«Нас новая Конституция ввела в какой-то восторг, при виде которого сердце так радостно бьется и хотит вылететь из пределов своего организма». Это не Валентина Терешкова, это не летавшая в космос колхозница Фекла Васильевна Кобелева писала в газету в 1936 году в рамках всенародного обсуждения проекта Сталинской конституции. О том, как и для чего принимался Основной закон, закрепивший режим личной власти вождя, рассказывает Владимир Воронов
Рабочие завода «Красный треугольник» обсуждают проект Конституции, 1936 г. Фото: МАММ / МДФ
12 июня 1936 года все советские газеты напечатали на своих полосах проект новой Конституции СССР — для «всенародного обсуждения». На какое-то время народ купился, столь велико было желание и ожидание перемен. Из письма в газету «колхозницы колхоза имени «Новый путь» Феклы Васильевны Кобелевой:
«…Нас новая Сталинская Конституция ввела в какой-то восторг, при виде которого сердце так радостно бьется и хотит вылететь из пределов своего организма».
С Анатолием Жигулиным мы жили в одном доме. Но до поры до времени мало кто знал, почему у хорошего поэта Жигулина в стихах такие скорбные и трагические мотивы.
В 1947 году, когда Анатолий Жигулин учился в Воронеже в девятом классе, он вместе с друзьями создал подпольную Коммунистическую партию молодежи. Цель партии — распространение подлинного марксизма-ленинизма в противовес обожествлению Сталина. Ребята не расклеивали листовок, не готовились к террористической деятельности. Они читали ленинское «Письмо к съезду» и своими разговорами сеяли сомнения в безупречности сталинского режима. Вот это сочли страшным преступлением.
Оперативников из других городов в Воронеж перебрасывали, чтобы этих ребят арестовали.
Сто пятьдесят чекистов собрали для борьбы со школьниками!
Их объявили врагами народа и отправили в лагеря. Дети вели себя очень мужественно и были носителями подлинной нравственности, того морального начала, которое совершенно необходимо нации.
В автобиографической повести «Черные камни» Анатолий Жигулин описал, как юношей избивали надзиратели.
ЦИТАТА
Из повести «Черные камни» Анатолия Жигулина
«Постепенно мы научились снижать вероятность гибели или очень тяжелой травмы при таком битье. Надо было свернуться в комок, подтянуть, лежа на левом боку, ноги к животу. Насколько возможно, защитить ногами мошонку и живот, руками, согнутыми в локтях, локтями — сердце и печень, ладонями рук — лицо, пальцами — виски. И как можно глубже втянуть голову в плечи. Это оптимальная поза при таком битье. Пусть поломают руки, ноги, перебьют пальцы — это не смертельно».
Принято считать, что первые заградотряды НКВД появились в 1941 году, однако на деле они появились еще во время советско-финляндской войны 1939–1940 гг.
11 декабря 1939 года начальник штаба, начальник политотдела и начальник особого отдела 1-го стрелкового корпуса направили рапорт командующему 8-й армией о тяжелой обстановке на участке 139-й стрелковой дивизии, сообщив, что целый батальон 364-го стрелкового полка «без серьезного сопротивления покинул деревню и в беспорядке бежал, оставив противнику 16 станковых пулеметов», а 718-й стрелковый полк и вовсе «в беспорядке отступил» в полном составе, тоже побросав пулеметы. В связи с чем, говорилось в рапорте, «выставлены заградотряды для задержки уходящих с фронта…». Похоже, это самое первое упоминание о заградотрядах на финской войне. Здесь еще явная самодеятельность, почти самоуправство, но саму идею поставить за спиной фронтовиков заградительные отряды, с нацеленными в красноармейские затылки пулеметами, уже выносили. Осталось лишь оформить, поскольку без соответствующих приказов и директив никто никаких организационно-штатных мероприятий предпринять не мог.
Решение приняли, разумеется, в Кремле, хотя назвать вещи своими именами пока не решались. О чем и свидетельствовал представленный 15 декабря 1939 года наркомом внутренних дел Берией на рассмотрение Сталину «приказ НКВД СССР о формировании полков НКВД в соответствии с Вашим заданием…». Приказ за № 1478 гласил: «Финские белогвардейские войска, отступая под натиском Красной Армии, оставляют на занятой нами территории диверсионные бандитские группы, которые нападают на фланги и тылы частей Красной Армии, разрушают дороги, терроризуют (так в тексте. — В. В.) местное население и т.п.». Для уничтожения которых «и обеспечения безопасности тыла» приказано «сформировать семь стрелковых полков войск НКВД <…> общей численностью 1500 человек каждый».
Но формулировки про диверсантов здесь скорее ритуальные, в задачу новых полков как раз и входило запечатать тылы действующей армии, не допустив бегства бойцов с фронта.
Тогда же Ставка Главного Командования (Ворошилов, Сталин, Шапошников) своей директивой довела до сведения командующих армиями, что «скоро будут созданы из погранчастей и частей НКВД особые батальоны, которые предназначаются для охраны коммуникаций и тылов, и часть из них будет подана вам». Затем вдогонку ушла и директива № 0759 от 28 декабря 1939 года, первый пункт которой категорически запрещал использовать в боях эти части НКВД: «Полки НКВД ни в коем случае не бросать в бой на помощь передовым частям пехоты, а использовать только для защиты войсковых тылов и дорог к ним <…>».
Советско-финская война 1939-1940 гг. Группа разведчиков на лыжах получает задание командира. Фото: РИА Новости
Советское руководство послало «ограниченный контингент» в Афганистан от страха перед проникновением исламского радикализма в слабое подбрюшье Средней Азии, Белый Дом пошел на Кабул из-за мести за 11-е сентября. И обе сверхдержавы были совершенно не подготовлены к этой войне: не знали менталитета народов Афганистана и не знали, как воевать в этой «геологически сложной» стране.
В самом начале, во время моих поездок в Афганистан вместе с миссиями организации «Врачей Мира» (Medecins du Monde), я видел растерянность и неопытность советских войск. Читаю «Афганское досье», опубликованное 9 декабря в газете Washigton Post, и вижу, что Правительство Соединенных Штатов, от Буша младшего до Обамы и Трампа все 18 лет войны в Афганистане делают ровно то же самое, что и советская номенклатура за 10 лет войны — врет своему народу.
Советские войска в Афганистане. Фото: Виктор Хабаров
В 1983 году СССР находился в состоянии войны, о которой большинство населения ничего не знало. Мы воевали в Афганистане. Все это кровавое месиво называлось на языке партийной пропаганды «интернациональная помощь афганскому народу силами ограниченного контингента советских войск». «Ограниченный контингент» составляли наши молодые ребята — необстрелянные призывники, воевавшие неведомо за что с душманами, прекрасно знавшими, за что они воюют. Абсолютное большинство советских журналистов, возвращаясь оттуда, писало о братской помощи афганскому народу, о наших воинах-интернационалистах, героически помогавших строить на афганской земле новое светлое будущее. Конечно, они видели, что происходило на самом деле… Кое-кто писал, о том, что видел. Но на этот случай в СССР существовала военная цензура, и материал либо не выходил вовсе, либо появлялся в неузнаваемом виде. В остальных случаях до военного цензора дело не доходило: как говорится, автор переходил на самообслуживание.
Со здания бывшего УНКВД в Твери прокуратура требует снять таблички в память об убитых здесь поляках и советских людях. Надписи якобы «не основаны на документах». Скоро 30 лет, как в мире могут прочесть те самые документы, на которых «не основаны» мемориальные доски в Твери. В 1940 году этих документов было достаточно, чтобы в калининской внутренней тюрьме НКВД по ночам расстреливать польских полицейских, пограничников, служащих Тюремной стражи, армейских офицеров, колонистов, судей и чиновников, а потом сбрасывать их тела в ямы у поселка Медное. В 1990-е годы благодаря этим документам Россия и Польша вместе нашли могилы. В 2000 году на могилах в Медном открылся российско-польский мемориал. На гранитной плите памятника над костями убитых поляков их соотечественники выбили имена — все 6295 имен. Шесть тысяч двести девяносто пять. Каждое известно из документов. А теперь этих документов недостаточно, чтоб на месте убийств повесить таблички.
Мемориальный комплекс в Медном. Польская зона. Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»
Общая площадь мемориального комплекса в Медном 15,6 гектара. Меньше одной восьмой занимает польское военное кладбище. Каждый сантиметр из 1,8 гектара Польша превратила в памятник согражданам, убитым в 1940 году в СССР. За памятником с гранитной плитой, покрытой именами, на месте каждой найденной братской могилы стоит дубовый крест, уходящий ввысь вместе с соснами. Всего 25 крестов (и еще три символических креста).
Секретный протокол к пакту, который 23 августа 1939 года подписали в Москве нарком иностранных дел Молотов и нацистский министр иностранных дел Риббентроп, относил Финляндию (как и Прибалтику) к сфере «советских интересов». После введения советских военных гарнизонов в Литву, Латвию и Эстонию финны поняли, что им предъявят такие же требования. На какие-то уступки были готовы.
5 октября 1939 года Молотов пригласил в Москву финскую делегацию, не объяснив, что намерен обсуждать. Делегация приехала только 12 октября, что разозлило Вячеслава Михайловича. Он уже привык, что перепуганные соседи спешат исполнить его волю.
Советскую делегацию возглавлял сам Сталин, финскую — будущий президент страны Юхо Кусти Паасикиви. В Москве хотели заключить такой же договор, как с прибалтийскими странами, — он предусматривал создание на их территории советских военных баз. Сталин требовал передать Советскому Союзу часть островов Финского залива, часть Карельского перешейка, полуостров Рыбачий, сдать в аренду часть полуострова Ханко. В ответ СССР готов был уступить территорию в Восточной Карелии.
Зачем требовать территориальные уступки? Советская официальная версия: отодвинуть границу подальше от Ленинграда, обезопасить город и другие жизненно важные центры от финской угрозы.
Финны не понимали объяснения. О какой угрозе может идти речь, если сам Молотов на сессии Верховного Совета издевательски заметил, что в Ленинграде столько же населения, сколько во всей Финляндии?
Неужели кто-то верит, что эта маленькая страна может напасть на огромный СССР?
